В российской верхушке отсутствует предыстория революционной борьбы или идейное ядро: доминируют случайные связи без всяких политических убеждений.
В отличие от нацистской Германии с культом фюрера и верховенством НСДАП, Северной Кореи с почти монархическим «престолонаследием» и Ирана с его средневековой теократией, Россия как минимум до 2012 года была относительно демократической страной, или, во всяком случае, казалась таковой. Принципиальная готовность к сотрудничеству с западными странами склонила тамошнее руководство к мысли если не о либеральном характере российской власти, то к такому ее гибридному виду, при котором агрессивным сигналам и признакам, обозначавшимся еще с 2008 года, не придавалось должного внимания и оценки важности.
В результате образ Путина в виде легитимного правителя сформировался не только у наших граждан, оболваненных телевизионным «поднятием с колен» страны, но и у мировых лидеров. Достаточно вспомнить попытки французского президента и других европейских руководителей «уговорить» Владимира Владимировича не начинать или остановить вторжение на Украину на начальном его этапе. Вероятнее всего, это отношение не изменится даже после «перевыборов», с какими бы видимыми нарушениями они не происходили. Динамика войны настраивает на мысли о том, что даже при всем неверии, что Путин – реальный новый фюрер, а в России формируется система, подобная фашизму, западным политикам придется принять это чудовищное открытие, и более того, строить в дальнейшем общение с Кремлем на этой основе. Как Запад проспал появление нового дуче, и во что это вылилось, разобрал The Insider.
Хороший как Гитлер
Несмотря на то, что в России прослеживаются почти все черты, отмеченные в определении фашизма, данном Умберто Эко, а именно – культ традиции, страх перемен, иррационализм, озабоченность заговорами, поиск предателей и иностранных агентов, и так далее, многие исследователи считают сложившуюся «вертикаль власти» скорее фашизмом необыкновенным. В отличие от тоталитарных режимов ХХ века, в ней нет единого стержня, слом которого означал бы крах всей системы.
У российской правящей элиты нет идейной предыстории, там доминируют случайные связи, которые не имеют никакого отношения к политическим идеалам и борьбе за какие-то выраженные и логичные принципы. Особенностью необыкновенного фашизма в РФ является его невероятная изменчивость и способность топтать не то, что бывших соратников, а именно тех, кто чересчур прямо воспринимает провозглашаемые из Кремля истины. Так было с юродивым Стремоусовым, который настолько преуспел в камлании «русского мира» в стихах и прозе, что как-то неудачно попал в ДТП как раз, когда этот мир, вопреки заявленному, отчалил из Херсона. Так случилось и с вполне вменяемым Стрелковым-Гиркиным, который резал имперскую правду-матку и получил за это 4 года.
Представления западных лидеров о «хорошем Путине» порождены предшествовавшим вторжению на Украину внутреннему динамизму и изменчивостью системы, которой за прошедшую четверть века удалось проводить в жизнь совершенно противоположные политические линии, при этом смена вектора, традиционно, провозглашалась не прямо, а дублерами, вроде Дмитрия Медведева, либо же более низшим звеном, якобы как народная инициатива, которую подхватывал Кремль.
Карты на стол
Путинскому фашизму пришлось бороться с элементами цивилизованного общества не по пути к власти, а после ее фактического обретения – что и замедлило его вызревание. Если Гитлер начал свои территориальные захваты относительно мирным способом через пять, а насильственным – через шесть с половиной лет после того, как стал рейхсканцлером, то Путин задержался с этим на 14 лет.
Зато с началом спецоперации, а в особенности, с тем, что она всё более принимала затяжной характер, режим стал стремительно обретать знакомые черты. Когда не получилось молниеносно покарать заносчивый Киев, Кремль стал транслировать сакральную войну против всего сатанинского Запада, усилив мракобесие на счет традиционных ценностей, попираемых НАТО.
Затем страну настигла милитаризация: СВО задумывалась как операция где-то там, за экранами телевизоров, но с объявлением «частичной мобилизации», а после – вербовки на контракт, на население буквально обрушился культ гимнастерки и «настоящих мужиков», которые сознательно идут на военную службу, чтобы «отдать жизнь за Родину».
Заодно начала активно переписываться история, а государство активно вторглось в образование – отнюдь не с целью построить новые школы или отремонтировать и отопить старые, а чтобы внедрить «Разговоры о важном» или зарядить в новом учебнике многостраничный плач в духе «мне на..рали в сапоги, Сталин прав – кругом враги».
Преследование ЛГБТ, конфискации имущества за инакомыслие и объявление инакомыслием вообще любой критики власти – это вообще классические примеры. Изменчивый путинский режим, который долгие годы лавировал между демократией и ортодоксальным «особым путем», наконец, сделал окончательный выбор – или вынужден был его сделать.
Дорога без возврата
Подобные режимы со впадающими в безумие руководителями с их иллюзорной картиной мира могут существовать и «развиваться» довольно долго. Но история показывает, что единственным вариантом относительно благополучного существования диктатуры является тот, при котором максимальный уровень насилия и репрессий сопровождает ее возникновение и становление, а затем постепенно снижается. Примеры тому – правления Франко в Испании и Пиночета в Чили.
Система же, которая погружается в ложь, показуху и марши уже по ходу войны, которая разрушает даже малоэффективные социальные институты и отправляет на убой собственных граждан без какой-либо выраженной идейной базы, просто, чтобы поддерживать себя на плаву, – ее перспективы выглядят достаточно однозначными.
Сколь бы витиеватым ни был путь нашего необыкновенного фашизма, его конец будет столь же бесславным, как и у других его версий. Такой режим не имеет возможности развернуться обратно – к пресловутой путинской стабильности, когда народ не приставал к власти, а чиновники не трогали народ. У него только один путь – смерть патриарха, его свержение или отстранение. Возможно, случившийся прошлым летом мятеж Пригожина, или нынешние протесты в Башкирии, беспорядки в Дагестане, или небывалый и неожиданный для самой системы выход другого, вполне реального кандидата, к выборам.
Еще один вывод – на фоне воспоминаний о «хорошем Путине» не стоит заблуждаться, что он может одуматься, и снова вернуться к миру, общечеловеческим ценностям и надеждам. И даже прекращение боевых действий на Украине в ближайшее время, некие мифические переговоры ценой территориальных уступок (если Западу каким-то образом удастся склонить Киев к такому), не вернут статус кво, а ополоумевшего кремлевского старца не превратят в моложавого делового лидера, почти по-дружески беседующего с канцлером ФРГ или президентом Франции.
