Несущая конструкция мифа о братском народе – спасение, за которое можно «предъявить счет» без срока давности.
С исторических времен и по новейшую историю в России культивируется концепция окружения врагами. Президент помнит про половцев и печенегов, в школе нам втолковывали про монголо-татар и псов-тевтонцев, затем про османов, кайзеровскую Германию, капиталистические страны, и наконец, в обновленных учебниках, недруги консолидировались в коллективный Запад. Такое мировоззрение, независимо от того, соответствует ли оно реальности или существует в воспаленном воображении кремлевских заседателей, требует построения опоясывающего форпоста из покоренных или «спасенных» братских народов.
В отличие от колониальной политики пресловутых англо-саксов, опиравшейся на экономические мотивы и строившейся на значительном удалении от метрополии, Россия в прямом смысле раздувалась за счет сопредельных территорий, и процесс расширения был самовоспроизводящимся – затем защищать надо было уже новоприсоединенные земли или лояльных братьев, вписанных в русский мир. Критерии братства, этнические, конфессиальные или геополитические в данном случае могут принимать самые причудливые формы. А главное – долгоживущие в головах даже тех, кто примеряет либерализм. Почему империи братства сохраняют жизнь даже после смерти, разобрал The Insider.
Наши и чужие
Быть в империи покоренным врагом, как горцы или чукчи, – участь, по крайней мере, понятная. Это право оставаться всегда на периферии и сохранять неблагонадежность, на этом строится и взаимоотношение Москвы с ними: либо депрессивная изоляция в силу удаленности от каких-либо стратегических путей и промышленных коммуникаций, либо насаждение гарнизонов, земельная ассимиляция. Другой вариант – так и остаться неприжившимся элементом, как, например, республики Прибалтики. Они всегда были немного «не наши», этакий лайт-филиал Запада, потому и отвалились первыми.
Совсем другое дело быть в империи братом: по вере, по славянской общности, по историческим эпизодам борьбы с общим неприятелем. В этой питательной среде любое взбалтывание рассматривается даже не как бунт, а как предательство. Причем так могут думать не только прогрессивные россияне (как высказался украинский политик прошлого века Владимир Винниченко – российский демократ заканчивается там, где начинается украинский вопрос), но и часть братушек, интегрированных столетиями, для которых протест и возражение уже не политическая позиция, а разрушение системы ценностей, зачастую привитых и «традиционных».
Иногда младшие братья России оказываются куда более лояльными, чем думают в Кремле, во всяком случае, пока сохраняется статус-кво сильного старшего брата, как это было с Арменией до падения Нагорного Карабаха.
Брошенные горы
Братство с армянами размещалось в нескольких плоскостях. Конфессионально – они что-то вроде закавказских сербов, зажатые между мусульманских государств близкие по духу христиане. При этом даже повсеместное понимание в Армении того, что резня 1915 года во многом стала следствием попыток России использовать армян в своих коллизиях с Турцией, легко уживается с привычкой считать Россию гарантом неповторения подобных сценариев, которые, в соответствии с теми же представлениями, вынашивают Баку и Анкара.
Из этого противоречия армянская власть развила собственную доктрину: как бы Армения ни хотела идти своим путем, она не может рисковать своей безопасностью, которую может обеспечить только Россия, и потому есть красные линии, за которые заступать не может ни один патриот. Удобно – всю ответственность Ереван чуть что перекладывал на Москву, которая, в свою очередь, себя тоже не обременяла обязанностями старшего брата, и всем при этом удавалось жить хорошо.
В этом мифе было удобно жить, пока Азербайджан не взялся решать карабахский вопрос. За два года непризнанная республика, которую Ереван и армянская диаспора по всему миру подпитывала более 30 лет, рассыпалась, что поставило под вопрос действенность ОДКБ в принципе.
Закавказский форпост для России оказался не таким уж нужным – в отличие от абхазских дач и баз на побережье, куда можно спрятать уязвимый Черноморский флот. Армения тоже разочаровалась в старшем брате, и есть тенденции смены вектора на ЕС.
Православие и югославие
Для сербов главный миф идентичности, за который в Москве пытаются выдать братскую русско-сербскую неизбывность, на самом деле – Косово. Однако Россия, кроме распиаренного марш-броска на аэродром в Приштине, больше не сделала ровным счетом ничего для Сербии в геополитическом смысле. Правда, недавно, на фоне общего расплевывания с Западом, Госдума и Совфед призвали ООН осудить бомбардировку Югославии силами НАТО – события 25-летней давности. Но, как известно, после драки кулаками не машут.
Да и сербы, в общем-то, не сильно братаются – в силу удаленности. Православие православием, но Европа с экономическими перспективами для Белграда всё равно ближе. С другой стороны, вот и черногорцы не хуже сербов православные, но «что-то пошло не так». Болгар и вовсе лишь осталось пристыдить Шипкой. Этот счет за спасение от турок столь же безусловный, сколь и ветхий.
Неотъемлемая Украина
Несмотря на ассимиляцию национальных элит, продвижение нерусских кадров в СССР на самых верх было скорее исключением (как, например, Шеварнадзе). Но не для Украины, для которой врастание в империю обернулось драматическим поиском самоидентичности, а истинный разрыв со старшим братом произошел даже не тогда, когда Кремль отобрал Крым и посеял смуту на Донбассе, а когда российские ракеты полетели на Киев, а по украинским дорогам покатили колонны Z-техники.
Но даже уничтожая Бахмут и Авдеевку, бомбя Харьков, который до сих пор остается самым русскоязычным городом Украины, российская власть с маниакальным упорством абсолютизирует здесь идею братства до полного, но преступно забытого (Киевом) этнического единства – и соответственного, немыслимого предательства.
Тем не менее, для такой совершенной материи, как имперское братство, которое живет и после смерти, есть своя кощеева игла. С одной стороны, этот пропагандистский и геополитический ресурс самовоспроизводится, не требует инвестиций в настоящую интерграцию (если не считать миллиардов рублей, распиливаемых на строительстве многоэтажек в Мариуполе), его можно поддерживать методичками, насаждением русского мира в подконтрольных территориях и в зоне влияния. С другой стороны, эта беспроблемность расслабляет семейного тирана, убежденного, что покорные домочадцы никуда не денутся, пропадут без него. Даже после того, как от старшего брата отворачиваются, он всё еще вопиет о братской любви. Цену ей знаем и мы, и соседи.
