Миллионные армии для современной войны не под силу вооружить даже самым развитым странам, а значит, все конфликты обречены на позиционное противостояние.
Многие называют масштабный вооруженный конфликт на Украине с участием армий в несколько сотен тысяч и опробованием новых технологий сразу на поле боя грандиозным натурным и жестоким экспериментом, который изменил не только оборонные доктрины стран-участников, но и потряс концепции коллективной безопасности НАТО и других государств. Два года полевой войны показали, что ни мощь флотов, ни количество бронетехники, ни авиация с одной стороны не гарантируют уверенного и быстрого достижения целей, с другой стороны – отнюдь не предотвращают локальные тактические контрудары.
Кроме того, изменилась и «тыловая» часть: логистика от уязвимых автоколонн грузовиков перешла к «буханкам», обычным внедорожникам и чуть ли не гужевому транспорту, а мобилизационные системы обеих сторон столкнулись с «текучестью» населения и невозможностью не только в сжатые сроки собрать и поставить под ружье резерв, но даже оценить его фактическую численность. Ко второму году вторжения вскрылись многие ключевые проблемы армий, ВПК и вооруженного противостояния вообще. Какие – разобрал The Insider.
Позиционный тупик
Харьковское контрнаступление ВСУ, казалось, сошло со страниц учебников истории: блистательный прорыв на бронетехнике российских боевых порядков, вызвавший чуть ли не лавинообразное схлопывание фронта на площади до 3000 км. Однако этот успех, вызвавший такое воодушевление в украинском обществе, оказался скорее исключением, чем типичным для этой войны. За следующие полтора года ни ВСУ, ни ВС РФ не удалось прорвать оборону противника и выйти на оперативный простор. 2023 год показал сожженные колонны танков как российских под Угледаром и Авдеевкой, так и украинских на Работинском выступе.
Обе стороны очевидно уперлись в позиционный тупик, который вернул тактику на век назад, в Первую мировую: мясные пехотные штурмы с одной стороны, непрерывный натиск за счет численного превосходства, и отчаянное удержание укрепрайонов другой стороной, пока опорные пункты не превращаются в крошево от постоянных обстрелов и бомбежек.
При этом, несмотря на многочисленные комментарии, списывающие неудачи на неумелых «генералов-мясников» (как своих, так и вражеских), многие аналитики и участники событий (например, бывший главнокомандующий ВСУ Валерий Залужный) считают, что причина, как и столетие назад, не столько в командовании, сколько в развитии военных технологий.
Тогда крест на наступлениях поставили пулеметы и многозарядные винтовки. Сегодня на поле боя доминирует сочетание высокоточного оружия (корректируемых снарядов, ракет и БПЛА), средств разведки (спутников, разведывательных дронов и просто помощи местных жителей со смартфонами), связи (в том числе космической).
В такой ситуации невозможно скрытно сосредоточить в преддверии наступления не то что дивизию, корпус и армию, но даже батальонную тактическую группу. По району сосредоточения сразу же будет нанесен удар.
Поэтому обе стороны после горького опыта неудачных танково-механизированных прорывов переходят к тактике штурмовых действий малыми группами при поддержке всего нескольких единиц бронетехники. Это, в свою очередь, неизбежно сводит боевые действия к позиционной битве на истощение, из которой, по словам Залужного, невозможно вырваться без нового технологического прорыва.
«Где боеприпасы?»
Меметичное выражение почившего Пригожина на деле оказалось даже не столько о его персональном зарубе с Шойгу и Герасимовым, сколько констатацией общего факта для воюющих сторон и даже для Запада. Возвращение на мировую арену продолжительной конвенциональной войны вместо быстротечных или вялотекущих локальных конфликтов показало неготовность армий и ВПК любой страны к активным боевым действиям высокой интенсивности, когда за день вдоль линии фронта выстреливаются десятки тысяч снарядов.
Это заставило и Россию, и страны НАТО зашевелиться в плане расконсервирования и модернизации оборонных производств, которые неуклонно сокращались с окончанием Холодной войны. Украина принялась искать боеприпасы по всем странам, которые получали в свое время советскую технику. Россия обратилась к таким же изгоям – Ирану и КНДР. В ВСУ поступают танки Leopard 1 предыдущего поколения, а в ВС РФ – безнадежно устаревшие Т-54/55.
Задачи затяжной войны оказались непосильными для ВПК России, Украины и ее западных партнеров. Это стало одним из факторов смещения тактики к использованию беспилотных аппаратов – на тактическом и стратегическом уровне.
Битвы дронов
В ВСУ еще до начала многомесячного «снарядного голода», связанного с задержкой американской помощи, начали отражать российские атаки при помощи практически исключительно дронов-камикадзе. Помимо заявленного плана производства миллиона дронов (с которым обещали помочь и партнеры), в Украине перестраивают доктрину и организационную структуру ВСУ под применение БПЛА: создаются Силы беспилотных систем как отдельный род войск – наравне, например, с танковыми войсками и ПВО, в украинских бригадах массово появляются роты ударных беспилотных авиационных комплексов (РУБпАК).
Дроны оказываются эффективнее артиллерии и, что немаловажно, куда дешевле. Стоимость коптера с гранатой, бьющего прямо в двигатель танка или залетающего в ДОТ, на порядок дешевле цены снаряда калибром 155 мм, и на десятки порядков – управляемых высокоточных боеприпасов типа Excalibur или управляемых тактических ракет.
Беспилотники пошатнули не только господство тяжелой бронетехники на поле боя, но и доминирующую роль военного флота на море. Теперь танки чаще используются лишь для поддержки штурмующей пехоты (изначально это роль БМП) в количестве нескольких штук, либо для стрельбы с закрытых позиций, то есть как самоходная артиллерия.
А удары морских дронов ВСУ вообще вывели российский Черноморский флот из игры: потеря почти двух десятка кораблей, среди которых флагман «Москва» и БДК вынудила командование спрятать оставшиеся суда аж в Абхазии.
И хотя некоторые эксперты оставляют за танками и крупными кораблями решающую роль для задач прорыва или подавления огневых средств противника, очевидно, что «война дронов» потребует кардинального пересмотра характера их применения, а главное – изменения защиты столь мощных и, как оказалось, столь уязвимых объектов. На танки уже повесили «мангалы» – решетчатые конструкции сверху, причем, этот опыт переняли уже и в Израиле. Корабли же потребуют нового бронирования и новых комплексов вооружений, а это сейчас для РФ неосуществимо – тут и просто выбывшие суда заменить нечем. Главное средство борьбы с беспилотниками сейчас – это пока РЭБ.
Пресловутые красные линии
На протяжении всей полномасштабной фазы российско-украинского конфликта власти РФ постоянно проводили «красные линии» перед западными партнерами Украины. Подобная риторика возымела эффект – передачу западной бронетехники, дальнобойных ракет и авиации удалось отсрочить на многие месяцы или даже годы, что, безусловно, подорвало летнее контрнаступление ВСУ.
Тем не менее, практика показала, что опасения относительно российских ответных действий оказались беспочвенными, а политика «управления эскалацией» – бесполезной. Ни одни из поставок прямо не привели к агрессивным действиям в отношении НАТО или наращиванию атак на мирное население Украины, которое и так страдало с первых дней войны. Но было утрачено драгоценное время, а Россия успела подготовиться к затяжному прыжку.
Западные политики оказались не готовы к блефу «высокого уровня». Возможно, последствия их нерешительности – конфликт, который перешел действительно «красную линию», когда его можно было завершить быстрым опрокидыванием путинской военной машины.