«Лидер по пыткам — Чечня»: правозащитники анализируют насилие в российской полиции

1648
пытки издевательства
Иллюстративное фото: newizv.ru

Россияне боятся жаловаться в высшие инстанции из страха расправы.

Пытки задержанных и заключенных в полиции и в СИЗО – распространенная практика в России, причем на Северном Кавказе проблема стоит острее, чем в других регионах, утверждают правозащитники, опрошенные редакцией «Кавказ.Реалии». А жертвы зачастую не рискуют жаловаться, опасаясь расправы. Впрочем, многие все же не могут простить унижений, и тогда у них две дороги: добиваться наказания через Европейский суд либо вступать в незаконные вооруженные формирования, чтобы мстить силовикам.

Где пытают и как часто?

«На Северном Кавказе, особенно в сфере контртерроризма, пытки задержанных – увы, не эксцесс исполнителя, не отдельные инциденты, а фактически рутина, – рассказывает Татьяна Локшина, замдиректора по Европе и Центральной Азии Human Rights Watch. – Кроме того, пытки и жестокое обращение применяются и среди уже осужденных и отбывающих срок в местах лишения свободы».

Дела, в которых пытки применяют наиболее часто, – об участии в незаконных вооруженных формированиях, о нападении на сотрудников полиции, о терроризме, отмечает директор Центра анализа и предотвращения конфликтов Екатерина Сокирянская: «По другим статьям это происходит реже, но такое тоже бывает».

По словам опрошенных нами правозащитников, абсолютный лидер среди северокавказских республик по пыткам – это Чечня. При этом именно там о пытках заявляют меньше всего. Связано это, по мнению экспертов, с боязнью расправы.

«Обычно те, кто пытают, угрожают и делают все, чтобы потерпевшие боялись заявлять о пытках, – говорит Сокирянская. – Люди понимают, что живут в одном регионе с теми, кто их пытал, что у них есть власть, им гарантирована безнаказанность и они могут с ними расправиться».

Некоторые жертвы пыток обращаются в «Комитет против пыток», но потом отзывают свои заявления, рассказывает руководитель северокавказского отделения организации Дмитрий Пискунов: «У нас было за период с ноября 2018 года 12 заявлений, из которых мы в итоге расследование начали проводить по пяти случаям и о которых собрали информацию, подтверждающую заявления. По остальным инцидентам работа прекратилась по тем или иным причинам».

Тот факт, что в этом году заявлений о пытках меньше, чем в прошлом, Пискунов связывает с пандемией коронавируса. Реальный масштаб пыток, по его мнению, сложно узнать, так как обращаются к ним в основном люди, осведомленные об их деятельности.

«Даже зная о том, что такая организация существует, люди не всегда обращаются, опасаясь за свою жизнь, за жизнь своих родственников. К нам поступает примерно семь-восемь заявлений в месяц. Основные регионы – это Чечня, Ингушетия, Дагестан. За ними подтягивается Кабардино-Балкария, а вот Северная Осетия, Карачаево-Черкесия, Ставропольский край у нас на последнем месте по количеству обращений», – добавляет правозащитник.

Заявители часто приходят сообщить о пытках и в комитет «Гражданское содействие», но когда они узнают, что нужно написать обращение от своего имени, то отказываются.

«Боятся, что будет хуже. Они от нас часто ждут таких схем: мы должны обратиться куда-то и все это пройдет без их участия. Ждут механизмов личных договоренностей», – поясняет председатель комитета Светлана Ганнушкина.

Но бывают и случаи, когда люди, чтобы преодолеть психологическую травму, полученную во время пыток, полны решимости добиваться справедливости.

«Они требуют расследования и часто идут до конца (в нашем случае обычно до Европейского суда по правам человека, так как расследования в России добиваются лишь единицы). А есть те, кто хотят мстить. Мы знаем немало случаев, когда жертвы пыток потом примыкали к вооруженным группам», – говорит Ганнушкина.

Как часто наказывают пытавших?

Если говорить о расследовании дел о пытках, то, по словам правозащитников, пытавшие очень редко оказываются наказаны.

«Были случаи, когда возбуждается уголовное дело и сворачивается. Или когда получил условный срок, а потом на апелляции его сняли. Наказание крайне редко», – говорит Ганнушкина.

Суд в России полностью капитулировал перед ФСБ, подчеркивает собеседница. Много дел – даже если они неполитического характера, но за ними следит ФСБ, – заканчиваются формулировкой о том, что «суд не имеет права вмешиваться в дела ФСБ»: «Вот прямо черным по белому написано, что решила эта организация неподсудно. Причем разные судьи в разных местах пишут одно и то же».

По делам «Комитета против пыток», касающихся преступлений, совершенных полицейскими, до сих пор не было ни одного приговора.

«Но в ближайшее время мы ожидаем три приговора: по одному случаю в Чечне и двум в Дагестане, – рассказывает Пискунов. – Вопрос лишь в наказании: будет ли оно реальным или это будет условный срок».

«Human Rights Watch не ведет дел в судах, – поясняет Локшина. – Поэтому, когда к нам поступают обращения от людей, пытающихся добиться правосудия, мы не только документируем их дела и стараемся освещать их в своих материалах, но и предоставляем им контакты российских правозащитных организаций. А по делам, которые кажутся нам особенно вопиющими, мы посылаем запросы в Следственный комитет и другие органы власти. К сожалению, на такие заявления нам, как правило, приходят не более чем отписки».

Почему пытки популярны среди силовиков в России?

Главная причина распространенности этого явления – низкая квалификация сотрудников правоохранительных органов, уверена Ганнушкина. При этом, по ее словам, пытки еще с советских времен используются как основной инструмент «добывания» показаний в стране.

Следовательно, для снижения количества пыток нужно реформировать судебную и правоохранительную систему государства, уверены опрошенные нами эксперты.

«У нас все теперь одним способом делается: должен быть сигнал от одного конкретного лица, – говорит Ганнушкина. – В этом весь ужас нашей сегодняшней ситуации правовой. Если один конкретный человек произнесет одну конкретную фразу, все изменится. Так живет страна».

«Прежде всего, судебные органы не должны опираться на явку с повинной как на доказательство вины человека при отсутствии каких-либо иных доказательств, – считает Пискунов. – Нужно, чтобы у силовиков не было необходимости выполнять какой-то план или количество минимальных дел».

Он добавляет, что Следственный комитет должен очень тщательно подходить к расследованию информации о жертвах пыток: «В случае с Чечней я вообще не знаю, что из таких мер может повлиять, потому что СК там вообще недееспособен в 99% случаев. Потому что любой следователь, который работает в следственном управлении, не говоря уже о рядовых следователях по отделам, – они все боятся местного МВД». Пытают, потому что знают: им ничего за это не будет

Сокирянская полагает, что прежде всего нужно бороться с безнаказанностью и важно, чтобы суды не принимали как доказательство показания, выбитые очевидно незаконными методами: «Пока у нас признание – царица доказательств. Система построена так, что следователь заинтересован, чтобы признательные показания лежали в деле. Надо менять эту сложившуюся практику. А пытают, потому что знают: им ничего за это не будет. Как только начнут за это сажать, ситуация сразу заметно улучшится».

Из наиболее громких случаев пыток в регионе – самоистязание на камеру 19-летнего жителя Чечни Салмана Тепсуркаева, бывшего админа оппозиционного телеграм-канала 1ADAT. На кадрах он извиняется за критику властей и садится на бутылку. По данным «Новой газеты», он находился на базе СОБР «Терек» в Грозном. Правозащитники требуют от российских властей наказать виновных в издевательствах над Тепсуркаевым и найти его.

1 октября РосИнформ сообщал о том, что количество похищений в Чечне из-за критики власти за сентябрь могло достичь 53 человек.

В Северной Осетии судят полицейских по делу о гибели в 2015 году задержанного жителя Владикавказа Владимира Цкаева. К 30 сентября в суде было опрошено 10 обвиняемых, и ни один из них не признает вину. Между тем Цкаев, согласно первоначальному заключению судмедэкспертов, умер в результате удушения пакетом. Его тело родные нашли в морге со следами многочисленных травм – через пару дней после того, как тот был доставлен в полицию.

Жительница Ингушетии Пятимат Долиева несколько лет пыталась добиться наказания за пытки своего брата Магомеда, который погиб в здании Центра «Э» республики летом 2016 года. В марте этого года Верховный суд Ингушетии постановил выплатить матери погибшего полтора миллиона рублей в качестве компенсации от МВД России.

В Дагестане матери жителей Дербента Гасана Курбанова и Ислама Барзукаева заявляют об их пытках в полиции и с этой целью устраивают пикеты. В августе силовики помешали им выйти с пикетом в Махачкале. Матери уверены, что именно пытками из молодых людей выбили признательные показания о причастности к террористической деятельности.

Растет количество жалоб на пытки в Краснодарском крае. В начале сентября Следственный комитет России возбудил уголовное дело о халатности сотрудника следственного изолятора №1 Краснодара. Это связано с гибелью арестованного Дмитрия Красковского, чей труп был обнаружен в изоляторе 7 июля с закрытой черепно-мозговой травмой и множественными ушибленными ранами головы. 23 сентября РосИнформ писал о том, что за смерть Красковского сотрудников краснодарского УФСИН наказали лишением премии.

Предыдущая статьяПесков о интервью Навального : «С больным работают специалисты ЦРУ»
Следующая статьяИгорь Стрелков предрек провал миротворческой операции РФ в Карабахе