Украинские власти начали более 13 000 расследований военных преступлений ВС РФ, из них около 800 – случаи похищений гражданских.
В гражданской войне в Алжире в 90-е годы пропало до 20000 человек. В Боснии следователи всё еще находят тела пропавших без вести во время войны почти тридцать лет назад. В недавней истории ученые прослеживают тактику насильственных исчезновений до нацистской Германии, когда декрет Адольфа Гитлера «Ночь и туман» предписывал арестовать на оккупированной территории всех, кто «угрожает безопасности рейха». Они были перевезены в Германию и фактически бесследно исчезли.
На Украине с начала российского вторжения зарегистрированы сотни случаев исчезновения людей с занятых Россией территорий. По словам правозащитников, это только «официальная верхушка айсберга». В статье The Washington Post Татьяна Печончик, директор киевской правозащитной организации «Зміна» («Смена» – прим. ред.), высказывает опасение, что после доступа следователей на новые освобожденные от ВС РФ территории число заявленных похищений резко возрастет. Куда же исчезают люди в новоприбывшем «русском мире»?
Специальная операция, согласно Википедии, отличается от обычных военных операций по целям (разведка, саботаж, подрывная деятельность и тому подобное) и методам (повышенная секретность и скрытность). Военные спецоперации, как правило, проводятся силами специального назначения (разведывательными, диверсионными и так далее). Вооруженные силы РФ применяют на Украине артиллерию, танки, авиацию, ракетное оружие, регулярные армейские части и т.д. Таким образом, боевые действия на украинской территории нельзя назвать термином «специальная военная операция», поэтому наша редакция приняла решение называть происходящее войной.
16-летний подросток, сельский староста, фельдшер-волонтер и школьная учительница
Влад – сын главы запорожской военной администрации Олега Буряка, до последнего находился со своим дедушкой в Мелитополе, к которому стремительно приближались войска России. Когда болевший раком дед скончался, выбираться было слишком поздно – город окружили блокпосты российских военных. Отец по телефону смог найти сыну место в машине с женщинами и детьми. Но у Васильевки, за несколько десятков км от Мелитополя, на последнем посту один из солдат отобрал у подростка телефон и так узнал, кто его отец. Остальных пассажиров машины отпустили, а Влада задержали.
За 60 километров к востоку от Киева, в селе Старый Быков, 25-летняя школьная учительница Виктория Андруша едва успела отправить сестре Ирине сообщение о том, что российские войска прошли по улице, как в ее дом вторглись военные на бронетранспортере. Солдаты обвинили девушку в том, что она поделилась разведданными с ВСУ и при допросе требовали, чтобы она говорила по-русски. Она отказалась. С тех пор семья ничего не знает о местопребывании Виктории.
Старосту Замглая на Черниговщине, Александра Красковского, 23 марта вывезли с мешком на голове за отказ пропустить российскую технику через село. На первом допросе его били ногами по почкам, печени и лицу, угрожали отрубить пальцы и убить. На втором – били по ушам. В плену мужчина провел полтора дня. Ни разу его не кормили. 25 марта его снова посадили в автомобиль и увезли. Передали в руки представителям местного самоуправления. Во время плена Красковский не видел в лицо никого из тех, кто его принудительно удерживал: все были в балаклавах.
Буквально на днях на российских военнопленных обменяли фельдшера-волонтера «Тайру» (настоящее имя Юлия Паевская), захваченную в Мариуполе. В фейсбуке изможденная Тайра оставила комментарий:
«Пока я не буду постить селфи. Я чересчур истощена и выгляжу ужасно… Никаких передач нам не передают, никакой информации про семью мы не имеем, врачебная помощь недоступна. Условия содержания напоминают концлагерь. И я бы не очень удивилась, оказавшись в какой-нибудь из дней в газенвагене».
Украинские власти и правозащитники говорят, что эти случаи являются частью более широкой картины похищений и исчезновений, военной тактики России, направленной на запугивание и деморализацию населения Украины. Зачастую после похищения похитители отказываются даже признать, что взяли кого-то в плен. Те, кто оказываются в контролируемых российскими военными тюрьмах, иногда обмениваются на солдат РФ. Для многих других местонахождение неизвестно.
Поток исчезновений
Главный прокурор Украины по делам о нарушениях прав человека, Юрий Белоусов, сказал, что его команда перегружена работой. Более десяти тысяч военных преступлений, из которых сотни – похищения мирных граждан. Украинская система столкнулась с беспрецедентным потоком сообщений об исчезновениях.
«Но это не значит, что мы ничего не можем сделать, – заявил Белоусов. – Мы не ждем, пока россияне уйдут».
Сотрудники прокурорского отдела просматривают социальные сети и российские СМИ, где часто находят видеоролики с пленными украинцами – иногда эти крохи информации дают нить и надежду. После освобождения территорий следователи выезжают на место преступления и собирают улики: беседуют со свидетелями и родственниками, ищут отпечатки пальцев и забытые вещи российских солдат, чтобы установить личность похитителей.
Масштаб зверств побудил международные организации, в том числе Международный уголовный суд и Международную комиссию по пропавшим без вести, помочь задокументировать зарегистрированные случаи.
Невидимые преступления
Вышеназванная Татьяна Печончик сказала, что российские силы преследуют журналистов, волонтеров, местных чиновников, которые активно противодействуют вторжению. «Почему? Чтобы сломить мирных жителей. Русские выбирают конкретных людей, чтобы послать этот сигнал». Именно потому исчезновения без вести выглядят так пугающе.
Елена Куваева, юрист Украинского Хельсинкского союза по правам человека, собирает доказательства похищений для рассмотрения дела в Европейском суде по правам человека, чтобы вынудить Россию освободить незаконно задержанных или, по крайней мере, улучшить их условия. Но нет никакой гарантии, что Москва согласится. А другие правозащитники настроены еще менее оптимистично – «дело в Гааге это хорошо, но приговор в отдаленном будущем никак не избавляет украинцев от страданий в настоящем».
Недавно в Украине вынесли первый приговор российскому военному за убийство мирного жителя. Однако это преступление очевидно и доказуемо. По словам экспертов, расследовать и преследовать в судебном порядке похищение будет еще сложнее. Элиза Массимино, исполнительный директор Джорджтаунского юридического института прав человека высказалась скептично: «Вы не можете увидеть картину насильственного исчезновения. Это невидимое преступление».
В прошлом году правозащитная некоммерческая организация Freedom House прямо заявила: «Безнаказанность виновных в насильственных исчезновениях остается нормой».
Министерство обороны РФ отрицает существование каких-либо фильтрационных лагерей, о которых рассказывают украинцы. Похитителей де-юре не существует, а значит, вести поиски крайне трудно. Лишь когда Олегу Буряку сами позвонили российские военные, он узнал о судьбе Влада. СБУ за все это время мало продвинулась, и даже связи отца (все-таки глава администрации крупного города) слабо способствовали. Семья Виктории Андруши узнала лишь по слухам, что девушка находится где-то в Курской области. Но они не могут получить никакой информации, ни официально, ни неофициально.
«Исчезновения стали вратами авторитарных властей в безнаказанное нарушение основных прав людей» по словам Массимино. История показывает, что очень быстро такие методы с подконтрольных чужих территорий переходят в «отечество».
