Степень опасности занижена пропагандой, мобилизованные не верят, что государство может их бросить на фронт как «пушечное мясо».
Спецоперацию* на Украине сложно называть войной – и даже не потому, что это карается на официальном уровне. У войны, как правило, есть четкий casus belli – инцидент, ставший формальным поводом для начала боевых действий, есть какие-то вполне материальные или хотя бы осязаемые геополитические цели, и есть определенный «порог», по достижению которого можно считать себя победителем или проигравшим.
*Специальная операция, согласно Википедии, отличается от обычных военных операций по целям (разведка, саботаж, подрывная деятельность и тому подобное) и методам (повышенная секретность и скрытность). Военные спецоперации, как правило, проводятся силами специального назначения (разведывательными, диверсионными и так далее).
Вооруженные силы РФ применяют на Украине артиллерию, танки, авиацию, ракетное оружие, регулярные армейские части и т.д. Таким образом, боевые действия на украинской территории нельзя назвать термином «специальная военная операция», поэтому наша редакция приняла решение называть происходящее войной.
Военная спецоперация, объявленная Владимиром Путиным, лишена всего этого. Даже заявленные в ее начале цели – демилитаризация и денацификация – типичные «путинизмы», абстрактные слова. Защита «русского мира» тоже не сработала – оказалось, что половина ВСУ говорит на русском, а наиболее упорное сопротивление оказывают такие «оплоты» русскоязычного населения Украины, как миллионник Харьков. Затем вслед за руководством страны переобулись и пропагандисты, и полевые агитаторы – теперь Россия бьется с коллективным Западом, англосаксами, наемниками НАТО, сатанистами. Стало совсем непонятно, что будет считаться победой. Под какие же знамена призывают мобилизованных в РФ и верят ли они в то, за что воюют, разобрало издание «Deutsche Welle».
Водитель, кандидат наук, лейтенант запаса, доброволец
Журналисты побеседовали с некоторыми мобилизованными, которые уже сейчас готовятся к переброске на передовую. Никто из них не осознает четкой цели, зачем понадобился государству и за что должен воевать.
41-летний Павел работал водителем. Несмотря на травму позвоночника, его призвали, признали годным и отправили на полигон под Чебаркулем, в котором мобилизованные живут в палатках без надлежащих бытовых условий. С полигона Павла и его сослуживцев планируют отправить в Ростов, а к началу декабря – на передовую. Прятаться от мобилизации мужчина изначально не собирался, но не понимает, за что должен воевать:
«Я вообще не готов убивать людей… Ладно, если бы это было в моем городе или округе, а там что?», – однако «стесняется» настаивать на своей непригодности по здоровью, так как сдружился с сослуживцами и боится упасть в их глазах.
38-летний Антон – кандидат экономических наук – загремел в танковую дивизию. Свою отправку в армию он считает ошибкой: повестку вручили матери, а когда мужчина пошел в военкомат, чтобы разобраться, у него забрали паспорт и военный билет, а военком поставил перед «выбором» – ехать в часть сразу же или на следующий день. Антон надеется, что в армии временно, но всё равно «благодарен родине»:
«Если государство посчитало, что я нужен здесь, то, даже находясь тут не по своей доброй воле, ожидая справедливости, я стараюсь быть максимально полезным».
Россия, по словам Антона, меняется в лучшую сторону по сравнению с 90-ми годами, а Украину он никогда и не считал отдельной страной. Удивительно, но кандидат наук повторяет нарратив про «восемь лет бомбили Донбасс», считает, что Россия «своим вторжением потенциально спасла жизни», но при этом думает, что война не нужна ни одной из стран, а только «избранным людям», но каким – не уточняет.
25-летний Алексей отучился в военном училище, он лейтенант, так что повестке не удивился, хотя и понял, что надежды на обустройство мирной жизни отодвинулись:
«Достоверной информации про эту войну никто не знает. Сидишь тоже, гадаешь: за что идешь воевать? Почему я должен погибнуть? Обиды нет, я же мужчина, гражданин своей страны, давал присягу, но какое отношение лично я имею к этой войне, не знаю. Я не украинец и не русский».
54-летний Михаил – доброволец, наводчик орудия танка, уверен, что «своим участием спас какого-то молодого неженатого парня, который еще не посадил дерево, не построил дом и не вырастил детей». У самого Михаила жена и четверо детей. Смысл войны он видит в «защите русскоязычного населения от нападок националистических групп». Хочет ли население этой защиты, он точно сказать не может: «С цветами нас не встречали».
Мотивация vs мобилизация
На данный момент украинская армия без преувеличения считается одной из сильнейших в Европе, и не только благодаря поставкам вооружения, но и в силу мотивации. ВСУ сражаются за свою территорию, бескомпромиссно и эффективно, учитывая разницу в оборонных бюджетах, несмотря на всю помощь Запада. Многие украинские военные проходят обучение в Британии и странах ЕС. Россия же использует тактику времен мировых войн прошлого века – удвоив, если не утроив, человеческий ресурс на фронте.
По словам одного из бойцов ВСУ под Бахмутом, где сейчас идут непрерывные тяжелые бои, российское командование использует мобилизованных и зэков из ЧВК «Вагнер» для атак в лоб, не считаясь с потерями:
«Идет группа в 10 человек, получает п####, отходит 4. Новая группа, снова п###, снова откат. В таком формате день. Иногда они переползают своих мертвых и начинают рыть почти под ними, чтобы выжить. Бывает, лежат возле мертвых часами».
Ни о какой мотивации мобилизованных россиян не может быть и речи. Социолог Николай Митрохин считает, что большинство из них не хотят идти на войну, но «боятся последствий, они принципиально не хотят вступать в конфликт с государством даже ценой гибели на фронте». Сотрудница университета Хельсинки Маргарита Завадская говорит:
«Они отказываются верить в то, что государство может произвольно отправлять людей на фронт и обращаться с ними как с пушечным мясом. И не потому что они глупые или наивные, а потому что это слишком тяжелая правда».
Мобилизованным государство обещает большие деньги, а степень опасности занижается пропагандой, также идет «героизация» смертельных подвигов во имя родины.
Психолог Мария Потудина указывает и на гендерную социализацию, характерную для слоев с низким образованием: для мужчин страшнее оказаться «трусом», чем пойти на убой на фронт. Государство заявляет, что впереди враги, а «мужик должен защищать».
Без контракта, не умеешь или болен – всё равно не волен
Пока «мужики» размышляют, за что же они попали в окопы, за них пытаются бороться женщины. В Волгограде жена добивается возврата больного мужа. Башкирские женщины требуют отпустить своих мужчин, у которых закончились контракты:
«Мобилизация окончена. Наши мужья пишут рапорты, но реакции нет никакой. Обещанные выплаты также не поступают».
Жены вологодских мобилизованных вообще пытаются вытащить тех с передовой, где бойцы с одним стрелковым оружием попали под огневой вал, причем с обеих сторон:
«Почему не было должного военного обучения? Почему не было командования и четких задач? Почему они оказались в зоне боевых действий? Почему нет технического оснащения и спецтехники? Пришло время действовать, а не думать и ждать, когда всех порубят в этой кровавой мясорубке!!!! Просим вернуть наших мужей, сыновей из этого ада!»
Однако Путин, как хтоническое божество, пожирает даже детей: правозащитники утверждают, что срочники, находясь в прифронтовой зоне, где они не должны быть, подвергаются обстрелам, а значит, по сути, участвуют в боевых действиях. Даже ВСУ относятся к российским срочникам лучше – жительница Петрозаводска Ирина Чистякова рассказала, как искала сына, попавшего в плен в начале войны:
«Я всё сделала сама: нашла, доказала (что он жив). Потому что это мой сын, и он мне нужен. Он не нужен Путину, он не нужен Шойгу. Они же не в окопах и не в тюрьме 8 месяцев в Украине! У нацистов, как они говорят. Вопрос – а почему у нацистов наши пленные выходят нормальные? Может быть, вы нам что-то не договариваете и там вовсе не нацисты?»
Российская власть бесчеловечно оперирует человеческим ресурсом – собственным народом. Так кто же тогда нацисты, и за кого воюем, мобилизованные?
