Рост потерь среди добровольцев нельзя списать на общее увеличение погибших при штурмах – число погибших мобилизованных и заключенных осталось примерно на том же уровне.
Вместо обещанной Путиным спецоперации, в которой участвуют только профессиональные военные, Россия увязла в настоящем затяжном вооруженном конфликте на чужой территории. Неоднократно уже говорилось, что совсем непонятно, что можно было бы даже в самых гипотетических вариантах развития событий засчитать за победу в этой войне – «присоединение» территорий с руинами городов или оккупацию левобережной Украины с конкретно нелояльным населением? Куда более ясны потери, которые мы получили. И речь даже не в утрате международного положения или европейского углеводородного рынка, а в тех цифрах, которые упрямо скрывает Минобороны – ценой каких людских потерь дается каждый день боевых действий.
Кадровую армию, которую Кремль собрал у границы Украины к 2022 году раздолбали «Джавелинами» и «Байрактарами», а те части, которые увели из-под Киева, Чернигова и Сум, еще получили основательных тумаков в Харьковской области. После этого настал черед «вагнеровцев», которых собирали со всех исправительных колоний России. Когда и охочих повоевать зэков поубавилось, стартовала «частичная мобилизация», позволившая набрать еще как минимум триста тысяч резервистов сомнительной боеспособности. Командование пережгло все эти «категории» в однотипной тактике мясных штурмов – ибо только такая бесчеловечная тактика позволяет хоть как-то теснить ВСУ. Теперь, когда Шойгу, а вслед за ним Медведев и Путин восторженно приветствуют сотни тысяч «русских мужиков, которые знают, на что идут», то есть тех, кто добровольно заключил контракт с Минобороны, понятно, что именно эта категория окажется превалирующей в списках погибших на ближайшие месяцы. Как менялась статистика потерь, разобрала «Русская служба Би-би-си».
Охота пуще неволи
Известно, что в ряде регионов России имеется план по числу людей, которые администрация должна склонить к заключению контракта с вооруженными силами. К примеру, чиновники Красноярска признались, что за 2024 год должны гарантировать поступление на военную службу 2000 человек. Впрочем, для некоторых субъектов это отнюдь не критичные или недостижимые цифры. С самого начала вторжения уже неоднократно писали, что жители поселков, деревень и малых городов из депрессивных и полудепрессивных регионов России куда «охотнее» заключают контракты – без особых принуждений.
Для многих, живущих в российской провинции, разовые выплаты и последующее жалование контрактника настолько выбиваются над уровнем беспросветной обыденности в родном поселке где-нибудь в Туве или Бурятии, где нет ни нормальной работы, ни чисто экономических возможностей для бизнеса, что армия фактически остается единственным «трамплином» в нормальную, достойную жизнь. Если повезет выжить, конечно.
Подразделения добровольцев стали играть какую-то роль на фронте еще с апреля 2022 года. Однако надо понимать, что те, еще идейные добровольцы, многие из которых участвовали в русских националистических или ультраправых движениях, светочи «русского мира», – это не нынешние, которых заманили длинным рублем.
Истории их похожи друг на друга. Например, 29-летний Валерий Кожевников из деревни Ножовка Пермского края. После школы поступил в колледж, но бросил учебу и ушел служить по призыву. Вернувшись домой, работал в совхозе – где на стабильный заработок или карьерный рост рассчитывать трудно. Зимой 2024 года Валерий подписал контракт, вскоре оказался на фронте, а уже 10 апреля погиб.
С октября 2023 года журналисты и волонтеры, которые пытаются подсчитать количество погибших по открытым источникам, фиксируют существенный рост потерь именно среди добровольцев, подобных Валерию. Именно с этого периода еженедельно гибло более 75 человек, а нередко – более 100, тогда как потери среди заключенных, мобилизованных и ЧВК оставались примерно на том же уровне.
Кого и как командиры умножают на ноль
Более 52 тысячи погибших российских военных – это только те цифры, которые подтверждаются открытыми данными (к концу марта их было еще 49 тысяч). Реальное число погибших, без учета «ополченцев» ДНР и ЛНР, может быть в два раза больше, а если считать и мобилизованных в новоприсоединенных «республиках», то общие потери российской стороны могут составить под 130 тысяч человек – это только убитыми.
Командование ВС РФ на всех уровнях продолжает использовать тактику группы «Вагнера» – волнообразные атаки малыми штурмовыми группами на разных направлениях. Такой метод ведет к большим потерям в живой силе, но изматывает противника и снижает оборонительную силу украинской артиллерии.
Несколько выживших в таких мясных штурмах рассказывают примерно одну картину: в бой гонят несколькими волнами, без разведки и групп эвакуации. Если повезет и в части есть техника, может волну прикроет (и подбросит) пара БТР или даже танк. С брони личный состав ссаживают за километр-два до позиций, которые им предстоит занять или отбить – дальше пешком по простреливаемой территории.
«Раненым было запрещено эвакуироваться или отползать назад: если ты можешь держать автомат, значит, ты еще штурмовик – продвигайся, – рассказал участник штурма под Новомихайловкой, которого уговорили подписать контракт обещанием не отправлять сразу на передовую. – Первые группы, которые заходили, сразу же разнесли – их встречала артиллерия, по ним работали танк, пехота, и была куча трупов. Они только выезжали – и их накрывало. Последующие группы смогли немного потеснить украинцев, но полегла почти вся рота. В первый день мы смогли захватить метров триста».
По словам штурмовика, ни один из командиров на штурмы не ходил:
«Единственный офицер, который не побоялся пойти на штурм, заходил в предпоследней штурмовой группе наравне со всеми. А командир роты даже не появлялся на позициях. За всё время, пока я был в Украине, я видел его всего один раз – ночью. Он заходил к заместителю. А зам все двое суток, в течение которых нас бросали на штурмы, просидел в блиндаже и не высовывался».
Участники атак называют их задачами:
«На последней задаче, в марте, меня опять отправили вперед с минометом. Я получил ранение – осколок в ногу влетел, я откатываюсь назад и говорю: «Можно мне эвакуацию?», а мне говорят: «Ты идешь на штурм». Я говорю: «Какой штурм? У меня ранение, я ходить не могу». А мне: «Пойдешь – по***й, там пацаны сидят, надо их менять».
Если выживших все-таки эвакуируют, раненых перевозят в госпитали в Бердянске, Волновахе, откуда, если повезет – в Ростов и дальше в Россию. Телефоны в прифронтовых госпиталях забирают, нередко оттуда же могут снова отправить «на ноль».
Если нижестоящие командиры как-то пытаются уберечь вверенных солдат, вышестоящее командование угрожает отправить их вместе с подчиненными:
«Командир хотел нас вытащить на передислокацию, но ему сказали, что, если он не прекратит, пойдет вместе с нами – на мясо», – рассказал еще один доброволец-контрактник из-под Клещеевки.
Именно так воюет Россия. Хотелось бы уточнить у тех самых президентских «сознательных российских мужчин» – мужики, вы точно знаете, на что идете?
